– Мария, – Маша энергично кивнула, – здравствуйте.
– Ну да, Мария, – подтвердила блондинка, пристально осматривая Машу с головы до ног. Она сделала какое-то неуловимое движение, плавное и грациозное, и оказалась в прихожей. Легко провела рукой по волосам. В искусственном свете заиграл всеми гранями бриллиант ее перстня, в такт ему заискрились бриллианты сережек.
Странно, Маше казалось, что бриллианты среди бела дня – это моветон.
– Здравствуйте, – упрямо повторила Мария, подтягивая повыше мешающие рукава клетчатой Вадиковой рубашки.
– Я Карина, – объявила блондинка таким тоном, будто это все объясняло. – Карина Коллер.
Карина Коллер? Какое красивое сочетание – Карина Коллер. Не то что Маша Мурашкина. Красивое и неуловимо знакомое…
– Я жена Михаила, – с расстановкой произнесла она, досадуя на непонятливость этой девчонки.
Так вот она какая, эта сто раз треклятая Маша. Подруга детства. Мышка, бесцветная и серенькая. Коломенская верста. Тощая дылда во фланелевой рубахе с чужого плеча. Машка-мышка. Нет, он называет ее Муркой. Выходит, Машка-кошка? А впрочем, если быть честной с самой собой, то она ничего, вполне. Высокая, худая, глаза выразительные, губы пухлые – все как сейчас модно. И безо всякого силикона.
– Так вот ты какая, Маша Мурашкина.
Батюшки святы, да это же Мишкина жена! Красавица. Да кто бы сомневался, у Мишки и должна быть такая жена. Но только что она делает здесь?
– Что-нибудь с Мишей? – опомнилась Мария.
– С Мишей? – Карина Коллер даже удивилась. – Да нет, вроде бы ничего с Мишей. Я к тебе.
– Ох, конечно. Вы проходите, пожалуйста, вон туда, прямо, в гостиную…
– Мань, да ты не парься, я эту квартирку как свои пять пальцев знаю. Нажилась здесь, знаешь, с сумасшедшей старухой. Вспомнить тошно.
Машу чуть заметно передернуло. То ли от фамильярного обращения «Мань, ты», то ли от пренебрежительного упоминания о неуживчивой бабушкиной сестре. Она хотела строго поправить «не Маня, а Мария», хотела напомнить, что неучтиво это, плохо о мертвых, но только безвольно спросила:
– Вам, может быть, чай или кофе?
– Мне воды. Без газа и ломтик лимона кинь, – по-хозяйски бросила Карина на пути в гостиную.
Маше же пришлось тащиться на кухню за водой. Плеснула в высокий стакан минералки из холодильника, лимон положила.
Карина отхлебнула и заметно поморщилась, отставляя стакан.
– Теплая.
Вот зараза. Она и воды-то наверняка не хотела. Хотела просто озадачить Машу, заставить ее суетиться. Ну и попросила бы тогда не воды, а борща тарелку или яичницу пожарить.
– Неплохая квартирка, скажи? – Карина с интересом разглядывала обновленную гостиную. – Я здесь после ремонта не была. Даже симпатично. А ты знаешь, раньше это не квартира была, а прямо лавка старьевщика. Плюшевые шторы с бахромой и над столом огромный абажур с кистями. Такой старый, тряпочный пылесборник. Короче, кошмар…
Маша прекрасно помнила плотные портьеры с бахромой. Когда-то они задергивали их поплотнее и могли даже днем, когда на улице солнце, смотреть старые, маминого детства, диафильмы на допотопном проекторе. И абажур прекрасно помнила. В Новый год к нему подвешивали блестящие звезды.
– Я и не знала, что здесь все так изменилось, – нараспев протянула Карина, – хоть приходи и живи. Успокойся, шучу.
– Карина, вы ко мне по какому-то делу? – не выдержала Маша. В конце концов, терпеть эту распрекрасную Карину она не обязана даже из уважения к Мише.
– По делу? – удивилась Карина. – Ну да, по делу. Мы ведь разводимся, да ты сама знаешь.
– Разводитесь? С Мишкой? – изумилась Мария, она слышала об этом впервые.
– С Мишкой, с Мишкой, – передразнила гостья, – с кем же еще? Не делай вид, что ты здесь ни при чем.
– Я? Да я об этом слышу впервые…
– Мань, да ты не мучайся, я не в обиде, – свою легкую досаду Карина сопроводила столь же легким движением руки, – было и прошло. Теперь я зато свободна. Знаешь, так даже к лучшему.
– Как к лучшему? – Маша не могла поверить услышанному. – Вы разводитесь или нет? А как же ребенок?
Мария, сама пережившая развод, не могла взять в толк – что здесь может быть хорошего.
– А что ребенок? Миша пообещал, что нуждаться мы не будем. Квартира, две машины, дача – все остается нам. Он ради Даньки всечто угодно сделает, только чтобы я им видеться разрешала. А ты как думала? Нет уж, подруга, принимай его с одним чемоданчиком, как я когда-то.
– Я? Я принимай? Да почему же я?
– Ладно тебе, не прикидывайся. Это ведь с твоим приездом он вдруг переменился. До прошлого года его все в нашей жизни устраивало, а тут вдруг перестало. Да он и не скрывает вашей связи…
– Карина, что вы такое говорите? Какой связи? Между нами нет ничего, мы просто друзья детства.
Последнюю фразу Маша произнесла не слишком уверенно, она не была до конца убеждена, что они с Михал Юричем все еще друзья. Слишком много непонятного стояло между ними, слишком много. Однако Карина эту неуверенность в голосе отнесла на свой счет:
– Мань, да мне все равно, с тобой или с другой. Мы уже все решили.
– А мне не все равно, я к этому разводу отношения не имею.
– Ладно, не имеешь, – легко согласилась Карина. – Только учти, жизнь с ним не сахар. Он же никого вокруг не замечает, для него существует только он сам. Он сам и его работа. Ноль друзей, ноль родственников, человек-машина. Стройки, совещания, бетон-раствор, активы-дебет-кредит. Впрочем, что я тебе рассказываю… Я ведь зачем пришла? Я тут в сейфе свое колье держу. Оно мне до сих пор ни к чему было, оно старинное – страшненькое, не наденешь. Страшненькое, но очень дорогое. Я заберу, ладно? Я ведь теперь должна о будущем думать, бабло считать. Идет?