Размах крыльев ангела - Страница 24

Глава 8. Работа

Только-только развязалась Маша с лечением Гавриловны, как подоспела Александра.

– Выручай, Машка! Мне уехать нужно на несколько дней, а, сама знаешь, сезон, турист прет каждый день. У меня ведь не просто аренда, мне закрываться в сезон нельзя, Пурга голову оторвет. Я раньше всегда Скворчиху просила, потом девчонки-художницы сидели, только у них свой бизнес, им резона нет. Последний раз даже Светку Нюськину оставляла, так все на свете прокляла.

– А ты куда?

– К мужу. День туда, день обратно и три дня там.

– В тюрьму-у-у? – Маша не представляла себе, чтобы кто-то добровольно сел в тюрьму, пусть даже на три дня.

– Он не в тюрьме, он в колонии. На зоне. Ему раз в три месяца личное свидание полагается, на три дня. Я как бы снимаю у них номер в гостинице и три дня с ним, только мы вдвоем. Ну, выручай.

– Конечно, Саша, поезжай. Я буду стараться.

– Да ты не думай, делать ничего не нужно, только чтобы музей открыт был. Ничего сложного, я все покажу.

На другое утро Мария надела хорошие светлые брюки, неброскую кофточку от «Эскады», туфли «Бали» тоже пригодились, немного подкрасила лицо и пошла в ученицы.

Александра, не торопясь, подробно показала свое хозяйство.

– Экскурсоводы все постоянные, экскурсии здесь могут сами вести, – Александра установила на барную стойку плотную картонную табличку «Извините, закрыто», на четырех языках, – бар не открывай, обойдутся как-то, в ресторане их покормят, если Нюська все не разворует. Ты, главное, не тушуйся, чувствуй себя хозяйкой.

Но Маше так было неинтересно. Ей хотелось, как Александра, вести группы по экспозиции, приветливо улыбаясь направо и налево, обнажая ровные зубы в улыбке, командовать за стойкой, будто капитан корабля на мостике, и вообще быть похожей на Сашу. Быть совсем как у Джека Лондона – Маленькой Хозяйкой Большого Дома. Это же не стирать-убирать с утра до вечера.

А еще, Маша с замиранием сердца ждала французов. Ждала, чтобы не просто так, посмотреть издали, как иногда делала все эти дни, а для того чтобы наконец-то поговорить.

Еще в детстве бабушка учила ее французскому языку. Тому правильному, классическому, салонному французскому, который переняла от собственной матери, Машиной прабабушки. Тому французскому любовных романов, на котором нынче никто и из французов-то не говорит. Как не говорим мы ныне языком Тургенева, Бунина, Толстого, подменив его в обиходе краткими, вне всяких правил сляпанными предложениями. Бабушка говорила, что у Маши врожденные способности к языкам и необычайно чистое, правильное произношение. Прононс. А самое главное, Маша отлично воспринимала язык на слух. Часто бывает: говорить можешь, слова и правила знаешь, читаешь, а на слух идет тяжело, особенно с носителями языка. У Маши с этим был полный порядок, во всяком случае, французские песни она понимала практически все. Практиковаться после бабушкиной смерти было не с кем, только одну недельку в Париже во время медового месяца, и приходилось довольствоваться песнями.

И теперь Машка с нетерпением ждала настоящих французов, чтобы блеснуть перед Лошками своим талантом. Александре она об этом не говорила, молчала, как молчим мы, боясь сглазить. Так, вскользь, на вопрос о языках ответила:

– Французский немного знаю и английский в объеме институтской программы.

С английским, действительно, было хуже, но и на нем Маша могла объясняться вполне свободно.

Французы должны были приехать в первый же ее самостоятельный день, она все разузнала. А пока пришлось Марии в кофточке от «Эскады» целый день у Александры на побегушках посуду мыть и самовар ставить. Ноги к вечеру гудели ужасно, но вида старалась не показывать. Дождалась, когда Александра закроет музей, забрала у нее ключи и попросила не беспокоиться.

– Сашуля, ты не переживай, я справлюсь. Не думай, у меня получится.

– Да я и не переживаю особенно, не на таких оставляла. Главное – не спали избу, а остальное – приеду, наверстаю. Я переживаю, что мне нужно успеть вещи собрать, продукты все и спозаранку в Норкин, там автобус рано очень.

Маша решила, несмотря на полное неверие Александры в ее хозяйственность, все же поразить Лошки. Даже не столько Лошки, сколько вожделенных французов.

Конечно, таких пирожков, как Александра, она не сделает, но вот слоеное тесто ей удается отлично. Бабушка не зря учила. С раннего утра, почти ночью, развела Мария канитель и напекла маленьких слоеных пирожков. Начинку сделала ассорти, бабушка утверждала, что так вкуснее, да и ягод было немного, все разные: поздняя земляника, презентованная Зинаидой-молочницей, лесная малина, черники принес Степаныч – сам собирал. И получились у Маши даже не пирожки, а тоненькие открытые пирожные с ягодами. Тонко припудрила их смолотым в пыль сахарным песком, выложила на два столовских подноса, чудом затесавшихся в ее хозяйстве, и на вытянутых руках по одному перенесла в музей.

Македонский, проснувшись как раз к горячим пирогам, тоже умял немало. Закидывал в рот, запивал чаем и с воодушевлением поучал:

– Ты хоть бы об оплате договорилась, балда.

– Саша, да какая оплата! Она к мужу едет, такая история грустная… Помочь надо. Я помогу, и мне помогут.

– Ну ты даешь! Хоть за пироги с нее возьми. Ты что, задаром столько напекла?

– Мы о пирогах вообще не договаривались, это моя личная инициатива. – Не рассказывать же, что пироги эти пеклись с целевым назначением, были предназначены для французов.

– Вот и дура. Тебя подрядили на пять дней, а ты забесплатно вкалывать должна? Тут такая тема реальная, а ты…