– Ты посмотри, скоро ночь на дворе, – увещевала Тамара, встреченная на первом этаже, – кто же тебя пустит в больницу-то? Это ж не ночной клуб. Завтра с утра поедешь, а сейчас возвращайся и спать ложись. Виданное ли дело, стресс такой!
Но упрямая Маша не поддалась на уговоры, поехала.
Не то чтобы ее ждали с распростертыми объятиями, но и препятствий не чинили. В приемном покое ее просто не замечали, занятые своими делами. Кто-то сидел, лежал, стонал, охал от боли. Кто-то привычно и деловито заполнял необходимые бумаги, оказывал помощь, спасал. Только охранник равнодушно скользнул по ней взглядом.
– В реанимации он, второй этаж, – не сразу добилась Мария ответа на интересующий вопрос.
Двери в реанимационное отделение оказались закрыты на замок. Маша спиной съехала по стене, села на корточки под дверью и приготовилась ждать.
День выдался непростой. Она уткнулась лбом в высоко торчащие колени и закрыла глаза.
– И что это у нас тут за Аленушка у ручья? – раздался где-то над головой веселый голос. Веселый голос симпатичного веселого человека в зеленом хирургическом костюме и легкомысленной хирургической шапочке в яркий горох. Врач.
Маша резко вскочила на ноги, в ногах закололо миллионом острых иголок, и ей пришлось крепко ухватиться за его руку, чтобы не упасть.
– Да вы меня встречаете как Филлипа Киркорова поклонницы, – засмеялся реаниматолог. – Только сразу должен предупредить – петь не буду.
Не обращая внимания на шутки, не извинившись, Маша бросилась с места в карьер:
– К вам Ваньку привезли! Привезли, да? Ивана? Его у меня дома по голове ударили, да?
– Ну, раз вы утверждаете, значит, ударили, – согласился врач. – Вам виднее, где его по голове ударили. Вы, я так понимаю, пытаетесь узнать насчет больного Середы?
– Доктор, как он? Что с ним?
– Что с ним? – медленно переспросил доктор, вздохнул, стянул с головы свою нелепую шапочку, вытер ею лицо.
Маша ударилась в слезы. Они покатились крупными горошинами, затекая в рот, закапали с подбородка. Губы у Марии задрожали.
– Да что с вами? Иван Середа? Если вы про него спрашиваете, то все не так плохо. – Доктор смутился собственному веселью.
– Он что, жив, доктор? Жив?
– Тьфу ты, разумеется, жив…
– А что же вы тогда? Зачем вы шапочку сняли? Я в кино видела… если доктор шапочку снял, это значит, что больной умер… У-у-у…
– Да господь с вами! Жив ваш Иван Середа. А шапочка?.. Это плохой вы какой-то фильм смотрели, глупый. Просто жарко, голова в ней вспотела. Перестаньте реветь и слушайте меня. Состояние стабильно тяжелое, без сознания. Ушиб мозга, черепно-мозговая травма, целостность черепной коробки не нарушена, на мягкие ткани наложены швы…
– Мягкие ткани? – с испугом переспросила Маша, только-только начавшая успокаиваться. – Мягкие ткани – это мозг? Да?
Врач улыбнулся.
– Мягкие ткани – это кожа головы. Кожа, понимаете? Кожа головы у него рассечена, и мы наложили швы. Состояние больного соответствует тяжести полученной травмы. Будем надеяться, что завтра он придет в себя. Все необходимое лечение он получает, под постоянным наблюдением находится.
– А можно к нему?
– К нему сейчас нельзя. Да и незачем, он без сознания.
– Но я только посмотрю, можно? Он почувствует, что кто-то к нему пришел свой, родной, и быстрее придет в себя. У него же в Питере больше нет близких. Доктор, я не уйду, пока его не увижу.
– Девушка, я недавно другую молодую особу не пустил, которая тоже к нему рвалась, поэтому и вас не пущу. Из справедливости. И та особа, кстати, тоже говорила, что у этого Ивана, кроме нее, никого в Питере нет. А если серьезно, то мне сейчас совсем некогда, совершенно. Я должен на отделении больных смотреть, а я с вами разговоры разговариваю. Давайте договоримся: я всех осмотрю, а через пару часиков, если ничего экстренного не приключится, покажу вам вашего больного. Если хотите, то вон там, в нише, есть диванчик, можете пока на нем подождать, покемарить. Там, кстати, уже дожидается знакомая вашего Середы.
Доктор ушел, и Маше ничего не оставалось делать, как идти в полумрак, в нишу. На низком неудобном диване, забившись в самый уголок, действительно кто-то сидел. Мария пригляделась. Из темноты за ней наблюдала собственной персоной Светка.
– Света, что ты здесь делаешь?
– Маша! Маша, ты только не сердись! Ты только ничего плохого не подумай! – зашептала та из своего угла.
– Да что ты здесь делаешь? Что происходит? Как Иван?
– Ой, ты только не подумай!.. Он без сознания и состояние тяжелое, но живой, и доктор сказал, что все будет хорошо… Ты не сердись только! Мне кто-то позвонил и сказал, что Ванечку в больницу везут. Они по его телефону посмотрели, что он чаще всего мне звонит, и решили, что я жена. Вот и позвонили. А я говорю, не жена, а сама сразу сюда. А меня здесь не пускают. Они никого сюда не пускают и тебя тоже, да, Маша?
– Да, Маша, – машинально подтвердила Мария. – А в Питере ты что делаешь? Ты когда приехала? Где остановилась?
– Ты только не ругайся, Маша, – умоляюще пришепетывала заполошная Светка. – Я ведь никуда и не уезжала. Ну, то есть я уехала, съездила и опять приехала. Давно уже. Мы с Ваней квартиру сняли. Ты знаешь, я ведь его так люблю! И он меня тоже любит.
– Да слава богу, но почему такие тайны-то? – рассердилась Маша.
– Ты только не подумай ничего, это все я. Я боялась, что ты ему не разрешишь со мной… Ну, чтобы он со мной.
– Света, что ты за ерунду городишь? Как я могу ему что-то разрешать или запрещать? Он взрослый парень, самостоятельный.
– Ну, Маш, я же знаю, как ты ко мне относишься. Ты считаешь меня глупой и доступной. Как будто я за женихами бегаю и легкой жизни ищу. Ты ведь мне не можешь простить, что я тогда с твоим мужем… Ну, это самое… А у нас не было ничего, мы просто целовались…